«Каждый день я чувствую себя виноватой за то, что я не в России, чтобы бороться с Путиным и войной в Украине, – говорит российская правозащитница Анастасия Шевченко, подключаясь к разговору по Zoom из столицы Литвы, Вильнюса. – И из-за этого я понимаю, почему Навальный вернулся в Россию после отравления».
Она называет смерть Алексея Навального, погибшего в середине февраля в исправительной колонии, «огромной потерей». В то же время, утверждает Анастасия, многие люди теперь перестали бояться: «Часто говорят, что в России не выходят на демонстрации, но это не так. В прошлом году не проходило и дня, чтобы не было демонстраций. Но это становится всё труднее, потому что все протесты в России теперь запрещены. Поэтому появляются новые формы протеста, например, возложение цветов к памятникам».
Шевченко очень переживает за своего близкого друга – Владимира Кара-Мурзу. После смерти Навального Кара-Мурза cтал одним из самых важных политических заключённых в России. Его, как и Навального, несколько раз пытались отравить, вероятно, по приказу Кремля. В апреле прошлого года его приговорили к 25 годам заключения за государственную измену, поскольку он выступал против Кремля и войны в Украине. До этого Кара-Мурза, у которого есть и британское гражданство, часто ездил между Великобританией, Россией и Соединёнными Штатами, где живут его жена и трое детей.
«Я много раз говорила с ним об этом, — говорит Шевченко. — «Почему вы вернулись? Вы же знали, что вас арестуют. У вас есть дети, и они для вас дороже всего на свете». Но он, как и Навальный, считает, что надо быть в России, если ты против войны и против Путина. Лично я решила уехать из-за своих детей. Так что я живу с этим чувством вины».
«Почему вы вернулись? Вы же знали, что вас арестуют. У вас есть дети, и они для вас дороже всего на свете». Но он, как и Навальный, считает, что надо быть в России, если ты против войны и против Путина
Анастасия Шевченко об узнике совести Владимире Кара-Мурзе
Десять килограммов писем
Каждую среду Шевченко и её друзья за границей пишут около трёхсот писем политзаключённым в России. Она говорит, что их цель – подарить надежду, но письма, которые они получают в ответ, не менее обнадёживающие: «Они часто пишут: из-за этого режима гибнут люди, поэтому не время бояться, а надо действовать. Всякий раз, когда я впадаю в уныние, я читаю эти письма и я готова бороться дальше».
Анастасия сама прекрасно знает, насколько важно получать письма, когда ты отрезан от всего мира. Её посадили под домашний арест во время уголовного процесса в начале 2019 года из-за работы в «Открытой России», организации, выступающей за демократию в России, созданной изгнанным олигархом и политическим активистом Михаилом Ходорковским. «Я получила тысячи писем, в основном из-за границы и от сторонников Amnesty. Около 10 килограммов писем! Они помогали мне держаться», — говорит Шевченко. «Если ты снова и снова слышишь, что ты преступник, представляешь опасность для своей страны, то в какой-то момент ты почти начинаешь в это верить. Но когда потом читаешь эти письма, понимаешь, что делаешь всё правильно. Большинство писем пришло из Нидерландов. Поэтому я мечтаю рассказать жителям этой страны, насколько я им благодарна», — добавляет она.
«Нежелательная организация»
В 2019 году Анастасии Шевченко первой в России предъявили обвинения в соответствии с законом, принятым в 2015 году, за участие в деятельности так называемой «нежелательной организации». Этот закон запрещал участие в деятельности зарубежных организаций в России. Наряду с этим всё чаще стал применяться закон об «иностранных агентах», принятый в 2012 году и поражающий в правах организации и физические лица, которые получали финансирование — или якобы получали финансирование — из-за рубежа. В последние годы на основании этого закона многих российских журналистов и активистов объявили «иностранными агентами».
Более двух лет, пока шёл уголовный процесс, Шевченко находилась под домашним арестом. В феврале 2021 года её приговорили к четырём годам лишения свободы условно, а позже срок сократили до трёх лет. Хотя ей не пришлось отбывать это наказание, домашний арест имел очень тяжёлые последствия – в первые месяцы ограничения свободы судья запрещал ей навещать тяжелобольную дочь с инвалидностью Алину, которая проживала в специнтернате. Трагическим образом только в последний день перед смертью дочери Анастасии разрешили увидеться с ней.
«Сразу становиться понятно, насколько они могут быть жестокими, — говорит Шевченко. — Кремль хотел показать, что им наплевать, женщина ты или нет, есть у тебя дети или нет. Теперь они делают то же самое с другими женщинами. Например, всё в той же Бурятии, где я родилась. С Натальей Филоновой, которую арестовали, а её сына с инвалидностью забрали в детский дом».
Лекарства для Алины
У дочери Шевченко Алины с рождения была тяжёлая инвалидность. Шевченко тогда жила с мужем в её родном селе Джида в Бурятии, недалеко от монгольской границы. Её отец-военный служил там, а мать преподавала русский язык. Маленькое село, бедное и почти без каких-либо удобств. «Туалет – это деревянный домик с дыркой в полу, — рассказывает Шевченко. — С тех пор мало что изменилось. Туалет до сих пор выглядит так же».
Когда Алина родилась, врач сказал, что она никогда не сможет ходить, говорить или нормально передвигаться. Ей будет лучше в доме ребенка. Шевченко должна была принять решение в течение часа, пока у врача был обеденный перерыв. Она отказалась и забрала дочь домой. Но нужных дочери лекарств нигде не было. Она стучалась во все двери, писала письма и звонила, чтобы получить лекарства, но всё было тщетно. «Это было тяжело, она часто плакала, кричала от боли, но лекарств не было», — вспоминает она.
После рождения Алины семья переехала в деревню под Ростовом-на-Дону на юге европейской части России, недалеко от границы с Украиной, где родились вторая дочь, Влада, и сын, Миша. Поскольку ситуация с Алиной была катастрофической, то в конце концов её пришлось отправить в специализированное учреждение. «Мы приезжали к ней по выходным всей семьёй, — рассказывает Шевченко. — Мы смотрели мультики, разговаривали с ней, но я не знаю, узнавала ли она меня».
Между тем Шевченко работала журналистом в местных газетах и на телеканалах, часто освещая острые политические вопросы, а позже стала волонтёром в команде оппозиционного политика Алексея Навального, «чтобы противостоять пропаганде». Она также участвовала в работе местной избирательной комиссии и вступила в Коммунистическую партию Российской Федерации, правда, ненадолго. Это была практически единственная оппозиционная партия в Ростове-на-Дону, говорит Шевченко. Кроме того, там было легко сделать карьеру. «Все они были пожилыми людьми, лет 70 или 80. Они считали, что это здорово, что в партию вступила молодая женщина. Но похороны у нас были постоянно», — вспоминает она.
Все они были пожилыми людьми, лет 70 или 80. Они считали, что это здорово, что в партию вступила молодая женщина. Но похороны у нас были постоянно
Анастасия Шевченко о своём членстве в КПРФ
Массовое убийство в станице Кущёвской в конце 2010 года, когда были зверски убиты двенадцать человек, в том числе близкий друг Шевченко, стало для неё страшным ударом. Эти убийства потрясли всю Россию и показали, что преступники и коррумпированные политики были тесно связаны. Шевченко понадобились годы, чтобы пережить это. Но, по её словам, это одновременно ещё больше подтолкнуло её к активизму.
Критика политической деятельности
Вскоре после рождения сына Миши Шевченко развелась с мужем и вплотную занялась политикой и детьми. Она поддерживала политзаключённых, организовывала политические митинги и ходила на антиправительственные демонстрации. В 2015 году она организовала траурную акцию после убийства российского оппозиционного политика Бориса Немцова. Она также начала сотрудничать с организацией «Открытая Россия», которая борется за демократию, права человека и укрепление гражданского общества в России. «У них была замечательная предвыборная кампания, в которой «Открытая Россия» поддерживала и кандидатов с инвалидностью. Это было настолько современно и необычно, что я решила поучаствовать. Я до сих пор состою в этой организации и считаю, что это одно из лучших движений», — говорит она.
В 2016 году она открыла региональное отделение организации в Ростове-на-Дону. Но уже через год ей предложили возглавить местный предвыборный штаб известной журналистки и политика Ксении Собчак. За это её критиковали, поскольку Ксения Собчак была связана с Кремлем.
Путин был помощником отца Ксении Собчак, когда тот занимал пост мэра Санкт-Петербурга. Почему вы пошли работать на эту избирательную кампанию?
Конечно, я тогда об этом много думала, но всё равно решила это сделать. Потому что у меня был доступ ко всем СМИ и телеканалам, и я могла открыто выступать против Путина. Я могла совершенно свободно говорить всё, что хотела. Я рассказывала о коррупции, о репрессиях. А у Ксении действительно есть связи в Кремле, но она была в оппозиции. Она была на всех протестах и открыто высказывала свое мнение. А поскольку как журналист она много писала о поп-звездах и актёрах, ей удалось достучаться до совершенно другой аудитории, которая обычно не так интересуется политикой. В любом случае, я не жалею об этом. Хотя эти выборы, конечно, были незаконными, потому что выборы проходили и на оккупированной территории, в Крыму.
Тогда Шевченко уже несколько раз задерживали за её деятельность, но всегда быстро отпускали. Так было и в 2018 году, когда её задержали за расклейку предвыборных плакатов Собчак. Но всё изменилось год спустя, когда ей предъявили обвинение как участнице «Открытой России», признанной тогда нежелательной организацией. Находясь на условном сроке в августе 2022 года Шевченко тем не менее бежала в Литву с двумя детьми, после чего российские власти объявили её в розыск.
Сейчас она живет в Вильнюсе и продолжает заниматься активизмом. Она организует антивоенные демонстрации, политические встречи и поддерживает антивоенных активистов, сидящих в тюрьмах в России. В мае прошлого года она рассказала свою историю на Женевском саммите за права человека и демократию, где призывала к прекращению войны в Украине и борьбе с нынешним политическим курсом в России. Недавно она также приняла участие в крупной берлинской конференции НКО-«иностранных агентов», где присутствовала почти вся российская оппозиция в изгнании. В социальных сетях она часто критикует «чрезмерную» роль мужчин в оппозиции. «Российское общество очень патриархально», – объясняет она.
Она смеётся: «Несколько активисток недавно рассказали мне, что нашли лайфхак: когда их арестовывают, они говорят, что у них месячные. Полицейские считают это настолько противным, что иногда их сразу же отпускают…»
Какова роль женщин и феминизма в российской оппозиции и антивоенном движении?
Женщины играют важнейшую роль. В основном именно женщины выходят на улицы, собирают деньги, подписывают петиции. Если мы посмотрим на российскую оппозицию, то женщинам нелегко представить себя в роли политиков. Они активистки, а политики – мужчины. Я сама пытаюсь совмещать обе роли. Я считаю себя активисткой и политиком. Потому что я много работаю с людьми на местах, организую протесты, но и встречаюсь с политиками разных уровней.
Я много общаюсь с белорусской оппозицией, и одна из лидеров оппозиции сказала мне: «Во время протестов в Беларуси мужчины прятались за нашими спинами. Извини, но вот такие мужчины в Беларуси…» Я думаю, что в России всё примерно так же.
Белорусская оппозиция – это пример для вас?
Да, конечно. Их лидер — женщина. Я стараюсь убедить российских активисток считать себя политиками. Я хочу, чтобы все поняли: если ты женщина, это не значит, что ты не можешь быть политиком. Иногда меня приглашают на какие-нибудь телепередачи для «гендерного баланса». Например, недавно я была в Амстердаме на телеканале «Дождь», я знала, что буду единственной женщиной. Я специально надела красный пиджак, чтобы быть заметной. Но вопросы задавали в основном мужчинам. Это так странно: если ты женщина в российской политике в XXI веке, ты незаметна. Чтобы тебя заметили, нужно говорить громче мужчин.
Это так странно: если ты женщина в российской политике в XXI веке, ты незаметна. Чтобы тебя заметили, нужно говорить громче мужчин
Анастасия Шевченко о роли женщин в российской политике
Перемены в Россию должны прийти из диаспоры или изнутри страны?
Конечно, из самой страны. Но наша задача заграницей – помогать тем, кто находится в стране.
Каким вы видите будущее России?
Трудным. Да, очень тяжёлым. Потому что в конечном счёте нам придется расплачиваться за всё, что натворил режим. И в самой России, и в Украине. Каждый раз, когда я вижу украинцев, я извиняюсь, потому что этот режим никогда не извиняется. Наша задача – сделать всё возможное для восстановления страны. Я мечтаю, чтобы Россия стала демократической и европейской. Так что впереди ещё очень много работы.
Кем вы видите себя в демократической России?
Может быть, в парламенте… И я бы хотела как-то заниматься детьми, потому что они – главные жертвы. Во-первых, дети гибнут в Украине, а в России детей угнетают в школах. Им говорят, что они должны быть патриотами. Никто не заботится об их здоровье, они не самостоятельны… Я бы хотела быть матерью для многих, а не только для своих собственных детей. В российской пропаганде меня иногда называют «матерью русских эмигрантов». Это забавно, но, по-моему, это нормально. Я думаю, что это хороший титул.
Публикуется с сокращениями. Оригинал на нидерландском языке опубликован изданием Amnesty International Нидерланды Wordt Verfvolgd 8 марта 2024 и доступен по следующей ссылке.