Надо начать с того, что Наталья не только моя подруга, но и моя постоянная подзащитная, а также коллега по движению «Солидарность» ещё с 2010 года. Она была сопредседателем забайкальского отделения, а я — сопредседателем бурятского отделения. Этим не ограничивалось наше сотрудничество: я защищала её в судебных процессах, публиковалась в её газете «Всему наперекор», которую она выпускала на независимых началах.
Наше знакомство началось с нашего суда в Улан-Удэ во время уголовного процесса по делу моему и Татьяны Стецуры (уголовное дело по 282 ст. УК РФ «возбуждение ненависти» было открыто 23 апреля 2009 года из-за статей по поводу 65-летия со дня сталинской депортации чеченского народа, Низовкина и Стецура были признаны виновными и приговорены к штрафу, но выиграли кассацию, окончательно дело было прекращено только 10 лет спустя. — Amnesty International). Филонова приехала на этот процесс, была в числе слушателей и выходила на митинг в нашу защиту. Это было 27 октября 2010 года.
Затем я побывала в Петровске-Забайкальском, где Наталья была муниципальным депутатом и где она боролась против ликвидации трёх школ. В городе происходили серьёзные события, серия народных сходов, которые мы организовали втроём: Филонова, я и Стецура. Двенадцатого июня 2011 года нас задержали и поместили под стражу, где мы объявили нашу первую совместную сухую голодовку.
Мы прошли через много событий – мы сотрудничали в кампании борьбы против отмены прямых выборов мэра Улан-Удэ и юридическими и публичными средствами выступали против введения поста сити-менеджера. Об этом она писала и в своей газете – ведь она сначала была журналистом, работала в забайкальских изданиях, но когда её выдавили оттуда – она открыла свою газету, которую издавала на собственные средства, продавала в киосках, по электричкам, на митингах. Бывало, что тираж газеты изымали, а местная типография отказалась её печатать, но Наталья нашла в 2011 году типографию в Заиграевском районе Бурятии, которая согласилась с ней сотрудничать.
Я много раз выступала её защитником – ей постоянно назначали штрафы по административным делам на митингах. Один раз назначили 250 тысяч, другой раз – 150 тысяч. Какие-то дела мы выигрывали, какие-то — нет. По возможности её старались не помещать под арест, всё время давали штрафы. Но после ситуации с буквой «Z» на автобусе (в мае 2022 года водитель автобуса в Улан-Удэ сдал Наталью Филонову полицейским после её просьбы снять наклейку с буквой «Z». — Amnesty International) – её впервые поместили под административный арест, хотя в апелляции нам и удалось её освободить через трое суток. Тогда мы поняли, что Филоновой больше не дают штрафы, а будут давать аресты.
Уголовное дело, домашний арест, а затем СИЗО – я напрямую связываю это с войной. До этого к ней относились иначе, но Наталья ожидала ужесточения режима в целом в связи с необъявленным военным положением. Она с начала войны уже была готова, что с ней будут обращаться иначе. Сначала это было простое задержание – на митинге против мобилизации в Улан-Удэ 24 сентября 2022 года. По 26 сентября она находилась вместе со мной в отделении полиции, мы были в разных одиночных камерах. Всего тогда было задержано 11 человек, остальных отпустили раньше, а когда нас освободили – уже сообщили, что начата доследственная проверка за якобы применённое к полицейскому насилие.
Сперва её поместили под домашний арест – она восприняла это без особого воодушевления, ведь где домашний арест, там будет и заключение под стражу. Но её отношение к этому было философское: если идёт война, если другие страдают — как мирные жители Украины, как наши мобилизованные, как политзаключённые в России, – то чем она лучше. Она не слишком сильно заботилась о себе.
Если идёт война, если другие страдают — как мирные жители Украины, как наши мобилизованные, как политзаключённые в России, – то чем она лучше
Пятнадцатого ноября 2022 её взяли под стражу. Наталья и я в качестве её защитника прибыли в Следственный комитет на машине ФСИН. Это было рядовое процессуальное действие – очередной допрос. Внезапно начался конфликт по поводу моего привлечения к делу в качестве свидетеля – то есть был поставлен вопрос о том, чтобы вывести меня из дела как защитника. Меня окружили следователи, оперативные сотрудники, человек с камерой – они пытались меня допросить, но я отказывалась давать показания.
Наталья очень активно вмешалась, она требовала, чтобы следственные действия проводились законно. Уже ночью её завели в отдельный кабинет, откуда она успела дозвониться до меня: «Меня увозят в ИВС за наглость – мне так сказал следователь», – за то, что она протестовала и поддерживала меня. Семнадцатого ноября, через двое суток, состоялся суд по мере пресечения.
Наталья мужественно выдерживает давление в заключении. Когда её доставили в колонию в посёлке Бозой в Иркутске – в администрации её встретили хорошо, вежливо и даже приветливо – видимо, как известную политзаключённую. Первое письмо от неё пришло буквально сразу после её прибытия, но потом началась блокировка переписки, она с большим трудом стала поддерживать со мной связь.
Потом была ситуация с её отказом от помилования (Владимир Путин подписал указ о помиловании 52 женщин-заключённых, среди которых была Наталья Филонова, 8 марта 2024 года. — Amnesty International) – началась ситуация с репрессиями внутри колонии. Её сначала один раз поместили в ШИЗО, затем второй раз, затем третий. В настоящий момент она находится на строгих условиях содержания, насколько мне это известно.
Она прибыла в колонию как абсолютно дисциплинированный заключённый, никаких дисциплинарных мер к ней не применялось. А нарушать дисциплину она «начала» только тогда, когда отказалась от путинского помилования – она поплатилась за это. Это характеризует её моральное состояние – она всецело разделяет тактику ненасильственного сопротивления, которое заключается в отказе от выполнения приказов и сотруденичества с властями. Лично я часто держала сухие голодовки, отказывалась платить штрафы, отказывалась от обязательных работ, назначавшихся по «митинговым статьям». Наталья также неоднократно держала голодовку, недавно в колонии она четыре дня держала голодовку протеста.
Отказ от сотрудничества – это мощное орудие ненасильственного сопротивления. От тебя не требуется никаких активных протестных действий, это спокойный отказ выполнять несправедливые требования властей. Наталья посчитала, что ей неприемлемо соглашаться на помилование президента.
Наша задача – чтобы тех, кто действует таким методом, стало как можно больше. Ему должны следовать и те, кого забирают на фронт, чтобы они отказывались подписывать повестки, брать в руки оружие. Ненасильственное сопротивление имеет огромный потенциал.
Наталья как человек – в первую очередь очень коммуникабельная, она может найти с каждым общий язык. Так она агитирует за свои ценности, которые исповедует. Она может поднять тему войны или свободы слова где угодно – в маршрутке, в очереди – она использует каждый миг своей жизни, чтобы пробуждать сознание. Она не из тех оппозиционеров, которые только выходят на митинг, а всё остальное время сидят тихо. Это главное её качество. Как только она увидела букву «Z» – она стала объяснять, почему её непременно надо снять. Вот такая она отзывчивая, импульсивная, готовая вступиться за каждого, когда видит какую-то несправедливость.
Она может поднять тему войны или свободы слова где угодно – в маршрутке, в очереди – она использует каждый миг своей жизни, чтобы пробуждать сознание
Если говорить о ситуации с её приёмным сыном Владимиром, то история такая – умерла женщина, его мать, которая с Филоновой жила в одном посёлке, в Новопавловке. Наталья не задумываясь взяла её ребёнка, который находился ещё в грудном возрасте. У него было серьёзное заболевание сердца, большой недовес – даже сейчас он отстаёт в росте, в весе, у него отставание в интеллектуальном развитии, он перенёс много операций на сердце. Она поняла, что он может умереть, если не останется в семье и не будет окружён заботой. Она его взяла почти сразу после рождения, он даже не был в детском доме.
Наталья была вынуждена сопровождать его на уроки, осваивать школьную программу вместе с ним. И вот это её сопровождение в школе она тоже использовала как общественную деятельность – она стала помогать учителям поддерживать порядок в классе.
Помещение Владимира в детский дом она посчитала ещё одним способом давления на неё, ведь этого совершенно не требовалось. Он первое время находился в Новопавловке, где проживали родные дети Натальи и её муж. Наталью тревожило, что директор детского дома не позволил поехать ему на её судебное заседание, не позволяет ему пользоваться телефоном. Но Владимир тоже отнёсся к этому зрело, можно сказать, что в этот момент он повзрослел – он отнёсся к этой ситуации как совершенно зрелая личность. Он вынужден был быстро стать взрослым, начать понимать, что есть что в жизни.
Но и помещение ребёнка в детдом не стало для неё неожиданным, ничто не выбило её из колеи. Сын и сейчас находится в детском доме, она его уговорила там остаться доучиваться, чтобы он смог закончить среднюю школу. Но сейчас он совершеннолетний и может распоряжаться своей жизнью – больше никто не может его контролировать или лишать его связи с внешним миром, но по согласованию с детским домом он сможет продолжить своё обучение.
Наталья получает множество писем даже из-за рубежа, но они все приходят с колоссальным опозданием – два месяца, – ей выдают их целыми грудами. Это, конечно, сдерживает администрацию в какой-то мере и укрепляет дух Натальи. Но мы опасаемся, что её могут опять ограничить в праве переписки.