Денис Кривошеев, заместитель директора Amnesty International по Восточной Европе и Центральной Азии
Для Украины, как и для других стран региона, 1 июня — это Международный день защиты детей. Обычно он знаменует первый день летних месяцев и начало длинных школьных каникул, но в этом году он не ассоциируется с чем-то радостным.
Достаточно приехать в Украину, и даже не проводя там много времени, начинаешь замечать многочисленные шрамы, которые оставила там российская агрессия. Будь то вблизи линии фронта или вдали от неё, эти шрамы глубоки, болезненны и постоянно кровоточат.
Тяжёлое положение с обучением детей в час войны в Украине — один из таких шрамов, возможно, самый глубокий: и потому, что он затрагивает очень многих, и потому что на его исцеление потребуется очень много времени, ведь затронуты последующие поколения украинцев.
Тяжёлое положение с обучением детей в час войны в Украине — один из таких шрамов, возможно, самый глубокий
Школьники и родители, учителя и волонтёры: у каждого есть история о том, как непрекращающиеся боевые действия, российская оккупация и артиллерийские обстрелы, потеря дома и вынужденное переселение, масштабные разрушения домов, школ, сел, целых городов, повлияли на школьное образование в Украине.
Откровенно впечатляет то, как местные власти, общественные организации и волонтёры, а также национальная система образования сумели обеспечить школьное обучение детей по всей стране, в том числе для тех, кто вынужденно покинул свой дом, а также тех, кто остался жить на оккупированных территориях или оказался за пределами страны. Но это не умаляет проблем, с которыми они сталкиваются и будут сталкиваться в обозримом будущем.
Каждый город и посёлок, и каждый житель Украины находится под постоянной угрозой новых российских ударов. Школы, оказавшиеся непосредственно вблизи линии фронта или границы с Россией и Беларусью, закрыты. Просто стоят закрытыми. Те, что находятся на удалении более 50 км, могут проводить занятия в классах, но только в том случае, если в них оборудованы бомбоубежища, и только для стольких детей одновременно, скольких они могут безопасно вместить.
Разрушенные и пустующие школы — обычное зрелище во многих опалённых войной районах Украины. Даже из Киева не нужно далеко уезжать, чтобы увидеть подобный печальный пример. Больше года прошло с момента освобождения районов Киевской области, прежде оккупированных российскими войсками, но ужасные последствия российского вторжения видны до сих пор. Школа в Макаровке, в которой прежде учились сотни детей, теперь – повреждённое, заброшенное здание за металлическим забором в центре посёлка; заходить за забор небезопасно.
Многим школам, которые остаются открытыми, пришлось принять больше детей, чем то число, на которое они были рассчитаны: они работают посменно или предлагают занятия для разных групп детей попеременно в разные недели.
Многим школам, которые остаются открытыми, пришлось принять больше детей, чем то число, на которое они были рассчитаны: они работают посменно или предлагают занятия для разных групп детей попеременно в разные недели
Многие дети частично или полностью переведены на онлайн-обучение. Для Украины это не стало новым опытом: украинским детям уже довелось учиться онлайн во время карантина из-за Covid-19, но никто не предполагал тогда, что им придётся оставаться на удалёнке так надолго. Для многих школ и детей сейчас просто нет выбора. В результате школьники лишены возможности живого общения со сверстниками. Для учителей это также дополнительное бремя: вести «обычный» класс в школе, а затем учить других онлайн, часто означает особо длинный рабочий день и большую нагрузку.
Но как долго дети, семьи, учителя и школы смогут продержаться в таком режиме? А как быть с детьми и целыми семьями, покинувшими свой дом и переезжающими с места на место? Для онлайн-обучения ребёнку нужен безопасный дом, письменный стол, надёжное подключение к интернету, работающий компьютер, родитель, который может помочь и не перегружен заботой о безопасности семьи, еде на столе и крыше над головой. Или даже просто родитель, который есть и который дома.
Война лишает детей многих элементарных вещей. Не могу забыть историю Ольги. У неё пятеро детей, самый младший родился в первый день российской оккупации их села на левобережье Днепра в Херсонской области. Трое других детей на тот момент были школьниками, и их дальнейшее обучение превратилось в онлайн-уроки. «Представьте себе, что такое бегать по огороду в поисках [мобильного] сигнала», — рассказывает Ольга, описывая, как они подключались к интернету в то время. Но худшее было ещё впереди. Российские военные заявили семье Ольги, что поскольку у них большой дом, то теперь им пользоваться будут они, по своему усмотрению. Сначала вся семья переехала в одну комнату, но вскоре была вынуждена пойти на риск и пересечь линию фронта и блокпосты, пока оставалась такая возможность. В машину мало что вместилось из семейного скарба, но хуже всего то, что российские военные решали, что семья может взять, а что нет. Компьютер и планшет военные оставили себе.
Несмотря на риск, Ольге и её семье удалось добрались до подконтрольной Украине территории. Теперь дети должны были удалённо учиться с экранов мобильных телефонов. Но они находятся в относительной безопасности, даже если у них нет постоянного дома – сейчас они все живут в комнате в модульном доме для внутренне перемещённых лиц.
Для детей, чьи семьи остались на левобережье Днепра в Херсонской области и в других районах, находящихся под российской оккупацией, посещение украинских школ онлайн сопряжено с огромным риском подвергнуться репрессиям со стороны оккупационных властей.
Для детей, чьи семьи остались на левобережье Днепра в Херсонской области и в других районах, находящихся под российской оккупацией, посещение украинских школ онлайн сопряжено с огромным риском подвергнуться репрессиям со стороны оккупационных властей
После объявления Россией об аннексии Донецкой, Запорожской, Луганской и Херсонской областей Украины, территории которых она частично оккупировала, местные жители оказались в ситуации, когда их вынуждают получать российские паспорта и отправлять детей во вновь открые местные школы, которые были переведены на российскую учебную программу. Часто слышишь рассказы о том, что украинские учебники в таких школах изымались, а в некоторых случаях уничтожались, в то время как учителям приходилось перепрофилироваться согласно требованиям российских образовательных стандартов. Нам рассказывали истории о тех, кто отказывался отправлять своих детей в эти вновь открытые школы, но в итоге сталкивался с давлением и угрозами, и шёл на уступки, чувствуя полную незащищённость перед лицом оккупационных властей.
Некоторые семьи пытались тайно продолжить параллельно обучать своих детей в украинских школах удалённо, но вынуждены были прекратить это. «Ну а как бы об этом кто-то узнал?» — спрашиваю я, сам предполагая, что главный источник риска в том, что украинские мобильные операторы на оккупированных территориях заменены на российские, и оккупированные власти могут отслеживать их траффик. Но ответ оказался одновременно прозаичнее и жёстче: у любого ребёнка могут проверить его мобильный телефон, в школе или где-то ещё, и это выдаст его опасную тайну.
Учителя, оставшиеся на оккупированных территориях, также столкнулись с давлением и риском
Учителя, оставшиеся на оккупированных территориях, также столкнулись с давлением и риском. Мать 16-летней ученицы из Новой Каховки рассказала нам, что учительница её дочери отказалась преподавать по российской программе и пыталась поддерживать связь со своими учениками по телефону, несмотря на риск того, что содержание её телефона или телефонов её учеников кто-то может проверить. Елена (имя изменено) была учителем истории Украины в Изюме. Она рассказала моим коллегам, как ей пришлось прятать книги и учебные материалы, когда российские солдаты пришли обыскивать её дом. Нам предстоит услышать ещё много подобных историй, и я тайно надеюсь, что у всех из них будет счастливый конец. Но боюсь, что не у всех.
Возвращаясь к школьному образованию на подконтрольной Украине территории, ещё одной глубоко болезненной частью сегодняшней реальности стала травма, с которой живут украинские дети. Эту травму они приносят с собой в школьный класс, приносят в онлайн-встречу. Готовы ли их учителя, многие из которых сами столкнулись с травмой войны, иметь дело с травмированной детской психикой? Что ещё предстоит узнать и преодолеть украинским детям, родителям и учителям?
Я вижу, как мой сын хоронит в себе все ужасы осады и постоянных обстрелов. Он хоронит все свои страхи и боль глубоко внутри себя. Он закрылся. Я боюсь того времени, когда всё это вылезет наружу
Наталья, мать 17-летнего школьника из Чернигова
Наталья, мать 17-летнего мальчика из Чернигова, рассказала, что он прекратил учиться в первый же день полномасштабного российского вторжения в Украину и вернулся в школу только через два месяца, после деоккупации Черниговской области. Почти два месяца они не знали, где находятся его одноклассники и учителя. «Я вижу, как мой сын хоронит в себе все ужасы осады и постоянных обстрелов. Он хоронит все свои страхи и боль глубоко внутри себя. Он закрылся. Я боюсь того времени, когда всё это вылезет наружу», — говорит она. Родитель не знает, как справиться с этой ужасной реальностью. А сколькие знают из числа украинских учителей? И чего ещё не знают они, не знаем все мы, к чему ещё нужно быть готовыми в тот день, когда школы в Украине откроются после окончания школьных каникул?
Пока ясно одно. До окончания российской агрессии против Украины 1 июня будет напоминать не о счастливом детстве, а о боли и страданиях. Международный день защиты детей стал ещё одним измерением того, что значит правда, справедливость и возмещение ущерба для всех тех, кто пострадал от российской агрессии в Украине.